История народов: Кипроза и Орхидна
Друзья!
Публикация «Истории народов» продолжается. Как вы знаете, эта книга повествует не только о событиях, произошедших после прибытия будущих двенадцати героев в Дельфы, но и о прошлом некоторых из них. И сегодня вас ждут сразу две главы, где рассказывается о жизни в Мейре и детстве Кипрозы и Орхидны.
Напомним, что предыдущую статью серии можно прочесть здесь. Не пропускайте следующие!
Королева Ели
Кто не знает историю северного Мейра, края, которому, как считалось, покровительствовал сам Невер, древний бог зимы? Кто не слышал о Крепости Ели и ее Короле, Джеймсе Дейере, предводителе славного войска копейщиков? Кто, наконец, не читал знаменитые хроники войны с Висконией?..
Насладившись описанием баталий, предательств и побед, историки и летописцы надолго охладели к Мейру. Казалось, этот край застыл, замер среди льдов, и в нем более не происходило ничего интересного. А между тем, в Крепости Ели подрастали сестры, которым было суждено навеки изменить облик мира. Звали этих сестер — Кипроза и Орхидна.
Покойный Джеймс Дейер оставил после себя троих сыновей — Рейвена, Седрика и Дэна. Старшему было всего двенадцать лет — слишком юный возраст, чтобы возглавить войско. А потому главой Дома стала вдова Джеймса — Роуз.
...Говорят, во всем Мейре не было девушки прекрасней и милее, чем молодая Роуз Дейер. Стройна, как ель, приветлива с гостями, мила со слугами, ласкова с детьми, а возьмет в руки лютню и заведет песню о вечных снегах и метелях — заслушаешься. Но скорбь выбелила ее волосы, сражения ожесточили сердце, а груз ответственности за свой народ сделал характер суровым, как мейрская зима. Сыновья больше не видели от нее ласки — только нарекания. Королева Ели не прощала слабости ни себе, ни близким.
Старший, Рейвен, не оправдывал ее надежд. С одной стороны, строптивый и своевольный, что неплохо. С другой... У сына были странности, которые Роуз не могла объяснить. Стоило ей покинуть замок — а отлучалась она часто, так как на границах было все еще неспокойно, — как он удирал от своих наставников в леса и мог пропадать там день, другой, третий, ночуя то у костра случайных бродяг, то в звериной пещере, то в заброшенной хижине. Он словно что-то искал в заснеженных чащах — но что?..
Его находили и возвращали в крепость. Порой он рыдал навзрыд, порой хохотал как безумный и выкрикивал бессвязные слова. Порой забивался в угол, словно дикий зверь, и вопил, если к нему пытались прикоснуться.
Люди перешептывались, что наследник-то «с причудами», хорошо, если не заколдован лесными духами, и Роуз в конце концов была вынуждена признать их правоту. Она решила образумить сына, женив его, благо возраст был как раз подходящий — восемнадцать лет. Рейвен не сопротивлялся, без возражений взял в супруги девушку из хорошего дома, которую выбрала мать, — и произвел на свет дочь, получившую имя Кипрозы. А однажды под покровом ночи ушел из крепости и больше не вернулся, бросив и ребенка, и жену.
...Роуз долго стояла у гобелена, на котором было вышито родословное древо Дома Дейер. Вот Джеймс, ее супруг, ее любовь и боль. Его не вернуть. Он пал в бою за свой народ. Вот она сама, нынешняя Королева Ели. Три нити протянулись вниз: Рейвен. Седрик. Дэн. Роуз сорвала с шеи кинжал и с силой прорезала ткань, навсегда вычеркивая старшего сына из своей жизни и жизни Дома. Затем перевела взгляд на соседнее имя. Седрик...
Средний сын стал ее радостью. Ее опорой. Он был очень похож на отца: такой же сильный, такой же непреклонный, не по годам рассудительный и умный. В свой срок он женился и подарил Роуз долгожданного внука, которого назвали Джеймсом — в честь деда.
Седрик возглавил копейщиков Дейра, и как раз вовремя — на границах Мейра вновь появился враг. Войско двинулось в путь. Была одержана одна блистательная победа, вторая, третья — а на исходе зимы ворон принес в Крепость Ели страшное письмо. Пробежав глазами строчки, Роуз вскрикнула и пошатнулась.
Ее средний сын никогда не вернется домой.
Младшему, Дэну, к тому времени сравнялось двадцать. В отличие от братьев, его не воспитывали в строгости, не учили военному делу, не заставляли часами корпеть над книгами и планами сражений. У него был веселый, легкий нрав, в голове гулял один лишь ветер, и, не желая принимать на себя никаких обязанностей, а тем паче гибнуть в расцвете лет, как отец и брат, он сбежал из дома, прихватив с собой миловидную горничную, а заодно шкатулку с семейными драгоценностями.
Те, кто знал Роуз, говорили, что ее сердце в одночасье превратилось в лед, словно Невер сковал его своим дыханием. Она замкнулась, ожесточилась, и с тех пор никто больше не слышал от нее ни похвалы, ни ласкового слова — даже внуки.
Наследники
Джеймс и Кипроза были близки настолько, насколько могут быть близки дети, у которых не осталось никого во всем свете. Мать Кипрозы вскоре после побега Рейвена вернулась к родителям, бросив дочь, и снова вышла замуж; а Элма, вдова Седрика, помешалась от горя и проводила дни в скорби и молитве, почти не вспоминая о сыне.
Когда Джеймс подрос, Роуз с новым рвением взялась лепить из него наследника Дома Дейер. Ему наняли лучших учителей, и теперь он встречал зарю не на старой колокольне с Кипрозой, как бывало прежде, а на заднем дворе с мечом в одной руке и деревянным щитом — в другой. А к девочке приставили старую кухарку, которая учила ее готовке блюд и еще шитью — всему, что она знала и умела сама. И даже эта кухарка, глуповатая и почти слепая, сторонилась воспитанницы, говоря, что с таким отцом и дитя наверняка вырастет с чудачествами, да и что это за имя такое — Кипроза, «кипарис», дерево смерти.
Кипроза привыкла быть одна. Ее вечера иногда скрашивал Джеймс, который ураганом врывался в комнату, рассказывал о том, чему учился за день, тотчас принимался объяснять ей буквы, заставлял читать по слогам, показывал танцевальные па, выпады мечом, переборы лютни... С годами, правда, эти встречи становились все реже: у Джеймса появлялось больше дел, он начал выезжать с копейщиками в леса, осматривать дальние заставы...
Но однажды произошло событие, изменившее жизнь Кипрозы навсегда.
Тайный гость оставил у ворот замка корзинку со спящим младенцем. В записке было сказано, что девочку зовут Орхидной; она дочь сбежавшего Рейвена и его возлюбленной. Роуз пришла в неописуемое бешенство. Она велела слугам отнести корзинку в чащу леса и бросить ее там — а дальнейшее сделает холод или стая волков.
Узнав об этом, Кипроза выскользнула из замка и кинулась на поиски младенца. Ее не было всю ночь, а к утру она возвратилась, прижимая сестренку к груди. Слуги отвели ее к Роуз. Нимало не устрашившись ледяного взгляда Королевы Ели, Кипроза твердо произнесла: «Если вы не хотите признавать малышку своей внучкой, ваше право. Но мне она сестра, и я не позволю ее выгнать». «Не позволишь, вот как», — холодно сказала Роуз, ни единым жестом не выдав своего изумления. — «Хорошо. Будем считать, это волчонок, которого ты нашла в лесу. Если выдрессируешь его, пусть живет. А станет кусаться — я прикажу его прикончить».
Пророчество Роуз сбылось. Орхидна росла красивым и умным ребенком, но порой в ней проглядывало что-то звериное, словно ее мать и впрямь была лесной волчицей, а не человеком. Время от времени на нее находило: она начинала рвать на себе платье, кататься по полу и рычать; а если ее запирали в комнате, чтобы она одумалась, девочка бросалась на дверь и царапала ее, ломая ногти; наконец, выбившись из сил, она принималась гортанно кричать и завывать, пугая слуг. Эти приступы случались с ней нечасто и проходили довольно быстро, но люди сразу же заговорили, что она унаследовала безумие Рейвена, и быть беде.
Но Роуз не обращала никакого внимания на ее выходки. Орхидна ее не интересовала. Все внимание старухи было приковано к старшей внучке, которая так неожиданно проявила характер.
Вот Кипроза прикрикивает на слуг, запоздавших с завтраком для Орхидны. Вот отчитывает служанку, не успевшую вовремя зашить платье. Вот одним жестом успокаивает сестру, у которой случился новый припадок безумия. Вскоре замковая челядь, которая под руководством добродушного Джеймса в последние годы порядком распустилась и обленилась, стала ходить по струнке, словно при молодой Королеве Ели. Роуз все чаще узнавала в Кипрозе себя и дивилась, как она не замечала этого раньше.
А объяснение, между тем, было простым. Кипроза с детских лет привыкла к своему положению в замке, к пренебрежительным взглядам слуг, к ледяному презрению бабки. Она ничего не желала для себя. Но для Орхидны, — о, Кипроза была готова сделать что угодно, лишь бы Орхидна не повторила ее участи, лишь бы она росла в заботе и ласке, ни в чем не зная отказа.
Однажды старуха вызвала внучку к себе. «Скажи, тебе нравится Джеймс?» — спросила она и, помолчав, прибавила: «Он хороший мальчик. И отважный воин. Но не Король. Нет, не Король». Кипроза растерялась, не зная, что ответить, а Роуз продолжала: «Ты — истинная Королева Ели. Вы поженитесь, и ты станешь хозяйкой крепости, а он — твоим полководцем. Из вас выйдет отличная пара». — Видя замешательство девушки, старуха прибавила: «После вашей свадьбы я признаю волчицу своей внучкой и прикажу вышить ее имя на гобелене рядом с твоим».
...Кипроза долго не могла уснуть. Перед глазами стояло лицо Джеймса. Когда-то в детстве она, кажется, действительно была в него влюблена, но детство давным-давно прошло, кончилось в тот день, когда она вернулась из леса с Орхидной на руках. Тогда же, в детстве, она мечтала, что бабка однажды взглянет на нее хотя бы с толикой той гордости и заботы, которые доставались Джеймсу. Ее мечты сбылись... Но слишком поздно.
И Роуз, и Джеймс, и Крепость Ели внезапно показались Кипрозе настолько далекими, настолько чужими, что она стиснула кулаки, изо всех сил стараясь не расплакаться. Нет. Не здесь ее жизнь. Не здесь ее судьба.
...В рассветных сумерках Кипроза и Орхидна подъехали к высокому холму, отмечавшему границу владений Дейеров. На вершине ждал одинокий всадник. Джеймс. Он крепко обнял сестру и поцеловал ее в лоб. Протянул мешок — немного хлеба, немного вяленого мяса и стопка книг. Ни единого упрека. Ни единого слова о том, что случилось...
Сестры уже скрылись из виду, а он по-прежнему стоял и смотрел на юг. Среди снега темнела узкая цепочка следов, уходившая вдаль — но вот подул свежий ветер, взметнул поземку, и гладь равнины вновь стала чистой, нетронутой, нестерпимо сверкающей. Он зажмурился, стиснул зубы и вернулся к войскам.
