История народов: Джин
Друзья!
В двух новых главах книги «История народов» вас ждет рассказ о рождении и юности человека, которому позднее было суждено занять место Кириоса, бога Разрушения. Стремился ли Джин занять иферийский трон и почему решил покинуть родину — все это вы узнаете в сегодняшней статье.
Напомним, что предыдущую часть можно прочесть здесь. Не пропускайте следующие!
Проклятие Иферии
У Ландроса, короля Иферии, не было наследника. В юности у него случилась интрижка с бродячей танцовщицей, и та родила ему дочь, но отец Ландроса объявил эту связь позором для королевства и приказал казнить обеих. Поговаривали, что на пороге смерти танцовщица произнесла страшное проклятие, обрекая будущего короля на бесплодие. Так или иначе, прошло много лет, но ни одна из трех жен Ландроса и ни одна из его бесчисленных наложниц не смогли подарить ему ребенка.
На склоне лет король стал набожным и целые дни проводил в молитве, умоляя богов простить его и послать ему наследника. Он отправил своих советников к провидцам и оракулам в надежде получить знак. И вот один из них, Анталлон, вернулся из далеких земель с предсказанием: «Когда король примет свою судьбу, родится мальчик, который будет править Иферией и землями за ее пределами. Многие народы пойдут за ним».
Советники долго ломали головы над этим предсказанием и наконец решили: судьба велит, чтобы первенцем Ландроса стал ребенок бродячей танцовщицы, и пока он не появится на свет, другого наследника у короля не будет.
Ландрос, к тому времени уже надеявшийся только на чудо, приказал взять под стражу первую же танцовщицу подходящего возраста, которая появится в городе, и привести к нему. В те годы бродячие труппы часто разбивали шатры у стен столицы, рассчитывая на щедрость богатой публики, и гвардейцам не составило труда выполнить приказ.
Она была невысокого роста, смуглая, гибкая и прелестная в своей юности. Звали ее Электиной.
Чудо свершилось. Не прошло и нескольких месяцев, как Электина объявила королю, что ждет ребенка. Ландрос был вне себя от радости. Нашлись, правда, злые языки, которые утверждали, что молодая наложница обязана своим интересным положением вовсе не королю, а одному из его красавцев-гвардейцев... Придворные, между тем, наперебой стараясь угодить монарху и снискать его расположение, обращались с танцовщицей, как с королевой. Певцы слагали стихи в ее честь, Великие Дома присылали подарки один дороже другого. Сабина, венценосная супруга Ландроса, едва сдерживала ярость. Одна мысль ее утешала: скоро наложница разродится девчонкой, и тогда она, Сабина, сможет подарить королю обещанного сына.
Но вышло иначе. Электина родила мальчика. Младенца назвали Политимосом, и счастливый отец провозгласил его наследником Иферии. Праздник в честь принца сменялся праздником, народ ликовал, и даже самый внимательный наблюдатель не смог бы заподозрить в неискренности королеву, так мило, так трогательно радовавшуюся за супруга. Сабина умела прятать свои чувства.
Точно так же никто бы не смог заметить ее торжества, когда полгода спустя страну потрясла страшная весть: Электина с ребенком бесследно исчезли, пропали во время прогулки и, вероятно, оказались в руках разбойников.
...Открыв глаза, Электина обнаружила перед собой вовсе не разбойников, а офицера личной гвардии королевы, которого помнила по дворцу. Девушка радостно вскрикнула, но тот отвел взгляд и взвесил на руке тяжелый меч, будто собираясь с силами.
Улыбка сползла с ее лица. Она все поняла.
Электина упала мужчине в ноги, умоляя пощадить если не ее, то хотя бы сына. Офицер опустил клинок. Долг велел ему убить танцовщицу и принца, но в глубине души он знал, что будет вечно ненавидеть себя, если исполнит приказ. Его рука разжалась, и меч упал на землю. Он взял с Электины торжественную клятву, что она никогда не будет искать возвращения во дворец по собственной воле, — и развязал сковывавшие ее веревки.
Усталая и голодная, она брела куда глаза глядят, стремясь оказаться как можно дальше от столицы. Младенец, которого она прижимала к груди, блаженно спал, словно всю свою короткую жизнь был бродягой, словно никогда и не знал роскоши королевских перин. Они были живы... А остальное пока не имело значения.
Мать и сын
Джин — девчачье имя. Каждый, кто бросал ему в лицо эту насмешку, был немедленно бит — а затем они, конечно же, протягивали друг другу руки, как настоящие мужчины, и клялись в вечной дружбе. Ссоры быстро сменяются примирениями, когда тебе девять лет. Да и вечная дружба длится лишь до тех пор, пока мать не вернется домой, не вздохнет устало и не скажет: «Собирайся, сынок. Нужно ехать дальше».
За эти восемь лет они сменили столько городов и убежищ, что Джин сбился со счета.
Сперва, опасаясь преследования, она переодевала его в платье, выдавая за девочку. «Это моя дочка, добрые хозяева. Звать ее Джинджер, в честь покойницы бабки». Так он и стал из Политимоса Джином. И никогда не знал своего настоящего имени.
Он не умел ни читать, ни писать — Электина сама не была обучена грамоте. Он постигал жизнь в драках с мальчишками; затаив дыхание, слушал в придорожных трактирах рассказы торговцев и солдат о далеких странах, о приключениях и битвах. Он был счастлив настолько, насколько может быть счастлив вольный ветер, не сознающий, откуда и куда он мчится, — да и есть ли время задуматься об этом, если каждый день приносит столько интересных открытий, столько радости, столько новизны?
Но однажды то, чего боялась Электина, все-таки случилось. Их нашли.
Не гвардейцы, не королева — Анталлон, советник Ландроса, тот самый, что принес предсказание из далеких земель.
Он без стука вошел в тесную хижину, где жили Джин с матерью. Слегка пригнулся — так низок был потолок. Цепко, как хищная птица, впился взглядом в лицо мальчишки... Просиял и преклонил перед ним колено. «Приветствую вас, принц Политимос, сын короля Ландроса, правителя Иферии, да хранят его боги до скончания веков».
Как в сказке.
Электина со страхом ждала возвращения в замок. Что скажет королева, увидев танцовщицу, которую считала мертвой?.. Но, переступив порог тронного зала, она поняла, что перестала быть соперницей в глазах Сабины. На руках у короля безмятежно спал ребенок. Филос, наследник, законный сын.
Проклятие развеялось, как и было предсказано.
Сабина ни словом не обмолвилась о том, что случилось восемь лет назад. Ее улыбка, обращенная к Электине, была приветливой и искренней, но в глубине глаз читалось: «Расскажешь — и я тебя убью».
Нет, не о такой сказке мечтала Электина восемь лет, скитаясь по чужим краям. Она втайне представляла: вот гонец приносит в город трагическую весть — королева умерла, скончалась от горячки во цвете лет. В столице скорбь и траур, спущены флаги. Безутешно горюет Ландрос, оплакивая супругу и вспоминая пропавших много лет назад сына и возлюбленную. Вдруг двери тронного зала открываются, и стража вводит молодую женщину, стройную, как тростинка, и застенчивого невысокого мальчика. Увидев их, король поднимается с трона. Он неуверенно делает шаг, другой, бросается навстречу и заключает их в объятия. Далее, разумеется, слезы, слова любви, сбивчивый рассказ о том, что произошло, и наконец повелительный крик Ландроса: «Слуги! Приготовить покои для принца и новой королевы Иферии!»
Декорации и подробности этой истории менялись. Порой в ее мечтах королева гибла на охоте, порой король заставал Сабину с любовником и рубил ей голову; порой он сам приезжал за беглецами в хижину, порой она мчалась в столицу, узнав, что он тяжело ранен на войне, и мучительно выхаживала... Но главное оставалось неизменным: корона для нее и трон для сына. Электина так привыкла верить в эту сказку, что на меньшее уже не готова была согласиться.
Для Джина дворец стал тюрьмой. Вместо вольных просторов — аккуратные дорожки сада. Вместо игр со сверстниками — уроки грамоты и этикета. Вместо песен бродячих менестрелей — сухие факты и цифры учебников. Вместо широкой рубахи — тесный камзол. Джин задыхался. Ему не хватало воздуха.
Если Электина возненавидела королеву с не меньшей силой, чем сама Сабина ненавидела ее, то Джин, напротив, искренне привязался к брату. Он не ревновал его ни к отцу, ни к трону, — Джину меньше всего хотелось занять этот проклятый трон и всю жизнь провести во дворце. Он давно бы сбежал, если бы не боялся, что это разобьет матери сердце.
Между тем, они с Электиной виделись все реже и реже. Ей стало не до него. Она пустила в ход все свои чары, чтобы заново влюбить в себя короля, — а заодно приняла ухаживания Анталлона, полагая, что поддержка советника может ей однажды пригодиться.
...Для того, кто прожил тысячелетия, год кажется минутой. Для ребенка он — целая вечность. Сейчас Джин и Филос мирно играют под липой. Бродяга показывает маленькому принцу фокусы, которым научился на заезжей ярмарке. Ребенок заливисто хохочет. А теперь перенесемся на десятилетие вперед...
Они по-прежнему вместе. По-прежнему неразлучны. Старший показывает младшему выпады мечом, и Филос смотрит на брата восторженными ясными глазами. Через месяц, в день тринадцатилетия, его официально объявят наследником трона, но ни того, ни другого это совершенно не волнует.
Электина глядит на них из окна. Она так крепко вцепилась в подоконник, что побелели пальцы. Десять лет не прошли для нее даром. Она упрочила свое положение при дворе, и законная королева довольствуется лишь тенью той власти, которой обладает наложница. Король боготворит бывшую танцовщицу, вельможи пресмыкаются перед ней, но между ее сыном и троном по-прежнему стоит проклятый младший принц.
Электина думает, думает, думает...
И улыбается.
...В темном сводчатом зале тускло горели свечи. В воздухе стоял мертвенно-сладкий аромат увядающих цветочных лепестков, которыми был усыпан гроб. Джин и Электина пришли проститься с принцем Филосом, скончавшимся внезапно, во сне, так, что лекари только разводят руками: на все воля богов...
Джин бережно поддерживал мать под локоть. Она, как и все, тяжело переживала гибель наследника. На ее щеках горел лихорадочный румянец, глаза блестели — она явно была не здорова, и Джин боялся, что она вот-вот лишится чувств.
Они приблизились к гробу. Возле него на коленях стояла обезумевшая от горя Сабина. Из ее глаз текли слезы, а губы беззвучно шептали: «Вернись, вернись...»
«Как бы я хотел, чтобы ты вернулся...» — подумал Джин.
Он накрыл ладонью холодную руку брата, прощаясь с ним, и снова взял мать под локоть. Они медленно двинулись к выходу.
Внезапно, у самых дверей, Электина обернулась и смерила рыдающую Сабину взглядом, в котором читалась целая буря чувств — и ненависть, и презрение, и торжество. В этот миг Джина пронзила страшная догадка...
«Что ты наделала, мать?» — тихо спросил Джин, когда они остались одни.
«О чем ты, сын?» — ее удивление было совершенно искренним. Даже — слишком искренним.
«О Филосе. О моем брате. Как ты могла?..»
«Твой брат... — ее голос прозвучал неожиданно глухо. — Ты был наследником, обещанным в пророчестве. И вспомни, что с нами сделала королева! Она обрекла нас на годы скитаний. На жизнь в нищете, среди жалкого сброда...»
«Это были лучшие годы моей жизни, мама», — прошептал Джин, но она его не услышала.
«Ты думаешь, мне легко было смотреть, как ее сына, выросшего в роскоши и неге, готовят занять трон? Трон, который принадлежал моему сыну по праву первородства! Я восстановила справедливость». «Ты так и не поняла, мать. Я любил брата. И никогда не хотел занять его место». — И вздрогнул от неожиданной пощечины.
Глаза Электины полыхали безумием. «Ты хочешь отказаться от трона, которого я для тебя добилась? Отказывайся! Я по-прежнему молода. Я подарю королю еще одного сына и все равно стану матерью наследника».
«Королю? Или советнику Анталлону?» — горько бросил Джин, и, не дожидаясь ответа, вышел из спальни.
Тем же вечером он попросил у короля дозволения на время покинуть дворец, где все напоминало о Филосе. Ландрос дал юноше отряд гвардейцев, и он отбыл еще до рассвета, чтобы избежать прощания с матерью.
Не прошло и года, как Электина родила королю сына.
